(1961, Ленинград – 2015, Санкт-Петербург)
Автор – Любовь Гуревич, искусствовед.
Родители – историки, мать – ведущий научный сотрудник Государственного Эрмитажа. Дядя – художник Геннадий Сотников. Учился в вечерней художественной школе №1 на Фонтанке. Занимался в школьном кружке при Эрмитаже. Работал тискальщиком в типографии, дворником, истопником и сторожем церкви во имя Казанской иконы Божьей матери в Вырице. В 1996 г. принял сан священства, после чего на несколько лет прервал занятия живописью, затем к ней вернулся. Входил в ТЭИИ, в группу «Новые художники», выставлялся с группой «Митьки». В 2004 г. совместно с А. Флоренским основал «Общество любителей живописи и рисования».
В 1982 г. совместно с Т. Новиковым подписал «Ноль-объект» – прямоугольное отверстие в выставочном стенде; также в соавторстве с Новиковым в 1983-м изобрёл синтезатор звука Утюгон. Положил начало быстрому, демонстративно развязному, «наглому» способу рисования «новых диких», ленинградскому неопримитивизму 1980-х гг. Признавал, что на него повлияли работы арефьевцев, главным образом В. Шагина, что произвела сильное впечатление выставка М. Ларионова в Русском музее в 1980. Испытывал устойчивый интерес к детскому рисунку, к изобразительному фольклору, к творчеству наивных художников. Всё это ощущается в работах. С детским рисунком родник свобода от выучки, спонтанность, на всю жизнь сохранившаяся раскованность. С народным искусством – праздничность, орнаментальность, иногда сказочность, пародирование серьёзного и страшного. Любовь к наиву видна в пейзаже, составляющем львиную долю его наследия. Он не стилизует наив, но вносит в свои работы его элементы, являющие собой соединение некоторой грубости и утончённости. Эскизная манера ХХ в. после фовизма и постимпрессионизма сама по себе есть упрощение формы, отказ от того, что не умеет наив – от светотени и атмосферы, к этому Сотников добавляет некоторые погрешности в перспективе, некоторую неуравновешенность, угловатость, как бы неловкость композиции, у него служащие оживлению и усилению выразительности. Оживления, обострения он также добивается, нарушая колористическую слаженность: или соединяя живопись в цветопись – с живописно вибрирующими участками соседствуют гладко закрашенные. Всё это он тонко гармонизирует. В пейзаж он внёс креативность «новых диких», свободу от стереотипов, от академической натасканности. В нём могут появиться знаковые или трафаретом сделанные схематические изображения, например самолётики, карликовые корабли; может возникнуть орнамент из пятен, не имеющих предметного значения. В его пейзаже сильно декоративное начало, особенно в ночном. Ночной город, украшенный огнями, их отражениями на воде, становится великолепным. Ночной город, храм среди заснеженных деревьев, вырисовывающийся сквозь падающий снег – наиболее излюбленные мотивы Сотникова. Но он приемлет, эстетически осваивает, может превратить в живописно ценное всё, что угодно: открыточные красоты юга, лес, любой фрагмент города, высотные дома, индустриальные строения, голые серые поля с высоковольтными вышками. При этом он избегает геометрии: вышки, телеграфные столбы, фабричные трубы, утратив правильность линий, теряют свой сухой, бесчеловечный вид, свою беспощадность. Вышки могут уподобиться близко стоящим деревьям или стать вторжением ажурного узора, привнеся неожиданный уют, – привет фольклору. С примитивами его пейзажи родник и некоторая протокольность. Он обязательно сохраняет надписи на домах или кораблях, так же как в натюрмортах этикетки на бутылках – и буквы на них, и картинки. В его натюрмортах вещи предстают в своей обыденной современности, он пишет пластиковые упаковки шампуней, банки с пивом. Или они поданы несколько иронично: на утюге череп и две косточки, у кофейника – рот. Пейзаж и натюрморт – традиционные жанры, он их освежает. Кроме того, он создаёт многочисленные гротескные композиции в эстетике «новых диких», как многосложные, так и лаконичные. В сложных композициях не воспроизводит реальное пространство, они состоят из абстрактных элементов и схематических изображений, летающих или находящихся во взвешенном состоянии. Это ёлки, машинки, самолётики, черепа, снежинки, корона, рыбы, ракеты, бегущие солдатики с ружьями, пиктограмма человека, у которого вместо головы вытянутый прямоугольник, вмещающий только длинный ощеренный рот.
Этот рот появляется у самых разных объектов или может «существовать» сам по себе, «наподобие улыбки Чеширского кота», как заметил М. Трофименков. Также самостоятельно фигурируют и остальные перечисленные объекты или, можно сказать, персонажи, поскольку они постоянно оживают и куда-то бегут. Самый частый «персонаж» Сотникова – ель, варьируется бесконечно. Есть почти абстракции, где её схематично изображённые ярусы вместе с по-разному декорированными треугольными промежутками между ними воспроизводят композицию лоскутного одеяла – опять привет фольклору; ели в природе; ель новогодняя, увешенная предметами либо абстрактными формами; ель искусственная – правильный конус, во тьме расцвеченный огнями, как расцвечен розами Павлово-Посадский платок; ели одушевлённые, с разным нравом, в разном настроении – то радостные, то агрессивные и зловещие. Вот число ярусов сократилось до трёх, и ель напоминает девочку: верхний ярус – головной убор, средний – пелерина, нижний – юбка; вот появился рот, она поёт, как в комиксе английский текст помещён в облачке; вот её венчает голова или у неё отросли ноги, она куда-то несётся. Ноги отрастают у самых разных объектов-персонажей, например у чёрной руки, взбирающейся по лестнице – страшилка, детский чёрный юмор.
Иногда части тела самостоятельны, действуют, живут. Живость придаётся и мёртвому – скелету, черепам. Черепа изображаются в одиночку, парами, группами, целой пирамидой в ремейке картины Верещагина. Мёртвое у Сотникова обладает не только живостью, но и некоторой весёлостью – такова его манера изображать страшное, его отношение к вещам угрожающим, опасным, а также официальным, серьёзным: к солдату с с ружьём, к военным самолётам, ракетам, пирамиде мавзолея и другим советским символам, к распавшемуся в его композициях мирозданию, пронзаемому то ли молниями, то ли электрическими разрядами и наконец к ядовитым мухоморам, являющим свою фольклорно-радостную окраску, вступающим в схватку друг с другом. Целый цикл посвящён осатанелой огненной белочке, олицетворяющей алкогольный делириум.
Это повествование о белой горячке, вместе с тем заключающее в себе переживание бредовости современных войн, соединение смеха и трагедии. Тут трагедия только приправлена, но не побеждена смехом. Трагическая составляющая его мирочувствия обычно глубоко скрыта, но она предохраняет его демонстративно игровое творчество от облегчённости. Игра, ирония и скрытая трагедия, взрывное, фонтанирующее состояние мира в его композициях и празднично-роскошное, умиротворённое в пейзаже – крайности, совместившиеся в творчестве Сотникова.